Стили жизни калининградской молодежи

Введение

Интуитивно понятно, что по тому, как одевается человек, какую еду и напитки предпочитает, какую музыку он слушает и какие фильмы смотрит, как проводит свободное время, можно многое сказать о его финансовых возможностях, уровне образования, позиции в социальной иерархии. Связь потребительских и досуговых практик с процессами социальной дифференциации схватывает концепция стиля жизни [1], [2], [3].

Молодежь всегда была проблематичным, ускользающим объектом как для классового, так и для статусного анализа. С одной стороны, очевидно, что стиль жизни молодых людей несет на себе отпечаток их происхождения и среды, в которой они сформировались как личности. С другой — молодость как определенный период «моратория на взросление» если не упраздняет полностью, то значительно ослабляет влияние социально-экономических факторов на выбор стратегий потребления и досугового времяпрепровождения.

Социальная и культурная динамика постмодерна вносит в эту противоречивую картину еще больше полутонов. Распространение информационных и коммуникативных структур [4], возросшая в глобальном масштабе мобильность [5], доминирование неорганизованного капитализма с акцентом на сервисные и креативные отрасли экономики [6], рост влияния культурных индустрий [7], повсеместная эстетизация повседневности [6], увеличение рисков и растущая неопределенность на всех уровнях социального бытия [8], [9] ведут к тому, что жизненные стили становятся все более индивидуализированнными, в меньшей степени привязанными к социальному классу, профессиональному статусу или соседству [8], [10]. Молодежь находится во главе этого процесса, поскольку современные юноши и девушки, как правило, раньше, чем их предшественники социализируются в обществе потребления и приобретают новые потребительские компетенции [11].

Цель данной статьи — описать пространство стилей жизни современной калининградской городской молодежи и понять, в какой мере стилевая дифференциация может быть объяснена их социально-демографическими характеристиками. Эмпирической базой исследования стали результаты опроса студентов старших курсов высших учебных заведений Калининграда, проведенного специалистами Центра молодежных исследований НИУ ВШЭ Санкт-Петербург в сентябре 2021 и марте 2022 года¹.

Стиль жизни молодежи: теоретический аспект и эмпирическое измерение

Макс Вебер связывал стиль жизни со статусным аспектом социальной стратификации: специфический стиль жизни поддерживается и ожидается от тех, кто желает принадлежать к определенной статусной группе и иметь доступ к статусным привилегиям [1]. Согласно Пьеру Бурдье, стиль жизни формируется исходя из габитуса, отражающего позицию субъекта в социальном пространстве, и зависит от объема и структуры капиталов этого субъекта (экономического, культурного, социального, символического) [2]. Бурдье определяет стиль жизни как «целостное множество отличительных предпочтений, выражающих… одну и ту же выразительную интенцию» [2, с. 28—29]. Социолог особо подчеркивает реляционный характер этой категории: «Любой стиль жизни может быть по-настоящему осмыслен лишь в его соотношении с другим стилем жизни, который является его отрицанием, объективным и субъективным» [2, с. 41]. Концепция Бурдье претендует на понимание роли культуры и образования в воспроизводстве классовой структуры общества.

Важным дополнением к упомянутым выше концепциям становятся феминистские и постколониальные исследования, подчеркивающие значимость, наряду с социальным классом и статусом, гендера, расы и этничности для формирования жизненных стилей [12], [13], [14], [15], [16], [17].

В контексте социологической рефлексии о постмодерне произошла ревизия понятия «стиль жизни». Оно стало означать материальное выражение индивидуальной идентичности, которая относительно свободно избирается в «супермаркете стилей», и может быть противопоставлено традиционному «образу жизни», укорененному в классовых / профессиональных / территориальных структурах [10]. Согласно Этнони Гидденсу, «стиль жизни можно определить как более или менее целостный набор практик, к которым индивид прибегает не только потому, что они удовлетворяют его утилитарные нужды, но и потому, что они материализуют определенный нарратив самоидентификации [9, p. 81]. Как пишет Дэвид Чейни, «социальный феномен стиля жизни стал неотъемлемой чертой развития современности не в последнюю очередь благодаря идее о том, что стиль жизни является особенно значимым представлением поиска индивидуальной идентичности, которая также выступает определяющей характеристикой современности» [10, p. 158]. Отличительными чертами постмодернистских стилей жизни считается фрагментированность, бриколажность, сочетание прежде не сочетаемого, смешение эстетических принципов и вкусов, стирание границ между массовой и элитарной культурой [18], [19], [20].

Для изучения культурных практик молодежи категория «стиля жизни» была предложена представителями постсубкультурного подхода в качестве альтернативы понятию «субкультуры», тесно связанному со структурными неомарксисткими парадигмами культурных исследований [11], [21], [22]. По их мнению, эта категория отражает гибкую, флюидную, нестабильную индивидуалистическою природу актуальных молодежных идентичностей, основанных на потреблении и досуге, лучше, чем теоретические конструкты, которые предполагают строгую детерминированность социальной структурой. Как отмечает У. Бек, молодые люди в условиях общества риска относительно самостоятельно конструируют свои жизненные стили, приобретая навыки самообеспечения и организуя жизнь как «открытый процесс» [23]. Согласно Д. Чейни, молодежь сама создает идентичности, не опираясь на «реальные» сообщества (которые основываются на классе, соседстве, этничности или расе), а присоединяясь к стилевым сообществам, дисплеем членства в которых является чувствительное к внутренним контекстам и разделяемым смыслам использование культурных ресурсов [10]. Стивен Майлз подчеркивает, что категория стиля жизни более предпочтительна, чем категория субкультуры еще и потому, что «молодые люди используют свой стиль жизни, чтобы ориентироваться в структурно-культурных дилеммах социальных изменений» [11, p. 159].

Впрочем, идея о том, что приверженность индивидуализированным жизненным стилям постепенно превращается в универсальный принцип социальной дифференциации, подвергается обоснованной критике [24], [25]. Так, К. Робертс, рассматривая выделенные в исследованиях стилевые группы, отмечает, что все они существуют внутри традиционных социальных классов и неизменно включают представителей лишь двух классов — среднего и высшего [24]. Таким образом, признавая возможность существования феномена стиля жизни, Робертс заключает, что он ограничивается кругом относительно обеспеченных и высокообразованных людей, обладающих для его поддержания культурными и экономическими ресурсами [24].

Особенность российского академического дискурса о молодежных стилях жизни заключается в расширительном понимании этого термина. «Стиль жизни» не ограничивается исключительно практиками потребления и досуга, а представляет собой некую тотальность, отражающую взгляд на жизнь в целом [26] и проявляющую себя в самых разных ее сферах: например, при стратегиях занятости и карьерных траекториях [27], [28], [29], в выборе сексуальных и брачных сценариев [30], в планировании финансов и времени [31], в отношении к здоровью [32] и окружающей среде [33].

Эмпирические исследования повседневности российской молодежи высветили ряд важных тенденций, которые я обозначу пунктиром. Во-первых, важную роль в структурировании пространства молодежных жизненных стилей играют территориальные неравенства. Широкая дифференциация жизненных стилей наблюдается в городах с развитой потребительской и культурной инфраструктурой, которые играют роль очагов потребления. В небольших городах и селах сильна социальная инерция: молодежь по потребительскому поведению и способу проведения досуга больше похожа на своих родителей, чем на городских сверстников, элементы городских жизненных стилей осваиваются выборочно [34], [35], [36]. Важную роль играет и региональная специфика. Например, от молодежи Калининградской области как эксклавного региона, расположенного вблизи от крупных европейских культурных и потребительских центров и к тому же обладающего собственным портом, логично ожидать более тесной интеграции в глобальную (западную) потребительскую культуру, чем от их сверстников из российской глубинки. Во-вторых, выбор стиля жизни зависит от предпочитаемой культурной стратегии, основанной на коммуникативных практиках («прогрессивные, продвинутые» / «нормальные, обычные») [26], [37]. В-третьих, гендер является не менее (а иногда и более) значимой осью формирования актуальных молодежных стилей, чем социальный класс [38], [39]. Выбор стиля происходит в тесной связи с конструированием гендерных идентичностей. Наконец, включенность молодых людей и девушек в различные культурные сцены и солидарности сама по себе может выступать важным предиктором их культурного потребления [40], [41], [42].

Дизайн и методы исследования

В основу исследования лег анкетный опрос студентов высших учебных заведений Калининграда. Выборочная совокупность составила 707 респондентов. Поскольку объектом исследования в рамках проекта выступала определенная социальная группа (студенты старших курсов бакалавриата / специалитета и учащиеся магистратуры), для изучения ее особенностей в статистических показателях репрезентативная выборка в отношении генеральной совокупности была заменена целевой. В Калининграде участие в опросе приняли Балтийский федеральный университет им. И. Канта и Калининградский государственный технический университет. Случайным образом было отобрано необходимое и достаточное число студенческих групп в рамках пяти укрупненных направлений подготовки: 1) математические и естественные науки; 2) инженерное дело, технологически и технические науки; 3) науки об обществе; 4) образование и педагогические науки; 5) гуманитарные науки; 6) здравоохранение и медицинские науки. В этих группах был проведен сплошной опрос. Расчет необходимого и достаточного числа наблюдений (квот) по каждой группе производится на основе статистических данных вузов о количестве студентов бакалавриата, специалитета и магистратуры по разным направлениям. Таким образом выборка в большей степени отражает региональную специфику. Итоговое распределение респондентов по квотам представлено в таблицах 1, 2. В сравнении с запланированным в нем наблюдается перекос в сторону инженерно-технических специальностей, поэтому выборка была взвешена.

Из опрошенных 404 респондента (56,7 %) родом из Калининграда и Калининградский области, остальные приехали из других российских регионов, стран СНГ и дальнего зарубежья. Доля мужчин и женщин — соответственно 55,5 и 44,55 %, 531 респондент учится на бюджетном отделении, 159 получают образование на контрактной основе, 13 проходят обучение по целевому набору. У более чем половины респондентов (64,4 %) по крайней мере у одного из родителей есть высшее образование, а доля опрошенных, у которых оба родителя с высшим образованием, составляет приблизительно 35 %. Около 45 % респондентов не женаты и не замужем, но состоят в партнерских отношениях, около 39 % не состоят ни в каких отношениях, еще 6 % женаты или замужем.

Оценивая материальное положение (собственное и семейное), 38,5 % респондентов выбрали ответ «Можем(-гу) покупать новую одежду и обувь, но не всегда хватает денег на нужную бытовую технику», а 22,7 % опрошенных ответили, что могут изредка покупать одежду и обувь, но не всегда хватает денег на нужную бытовую технику. Примерно 14 % респондентов указали, что могут изредка покупать одежду и обувь, а 7,5 % отметили, что деньги уходят только на питание и предметы первой необходимости. Экстремальные значения шкалы («Денег не хватает даже на продукты питания» и «Можем(-гу) покупать все, что захочется») выбрали соответственно 2,2 и 5,4 % опрошенных. При этом 9 % затруднились дать ответ.

Общая логика исследования соответствует дизайну исследовательского проекта Я. М. Рощиной [43]: 1) конструирование пространства молодежных стилей путем выделения устойчивых комплексов досуговых и потребительских практик; 2) выделение групп молодежи, которые являются носителями этих стилей; 3) выявление социально-экономических детерминант выбора конкретного стиля жизни.

Для конструирования пространства молодежных стилей использовалась 71 переменная² о частоте посещения досуговых учреждений, регулярности и интенсивности занятий спортом, выборе хобби, пищевых привычках, предпочитаемом стиле одежды, потреблении алкогольных напитков и табачных изделий. На этом этапе моей задачей было выделение комплексов связанных между собой досуговых и потребительских практик, каждый из которых характеризует некий целостный принцип организации повседневности, взгляд на жизнь в целом. Эта задача была реализована методом факторного анализа (вращение варимакс)³, позволившим выделить латентные переменные, соответствующие жизненным стилям. Поскольку часть данных была представлена дихотомическими переменными, а другая часть порядковыми, для построения факторной модели была рассчитана полихорическая матрица корреляции⁴. Содержательная интерпретация факторов была дана с опорой как на исследовательскую интуицию, так и на представленные в академической литературе данные об устойчивых жизнестилевых трендах российской молодежи.

Значения факторов были использованы в кластерном анализе (метод k-средних)⁵ для выявления кластеров (групп) носителей жизненных стилей. Атрибуция стилей жизни производилась на основании максимальных значений центроид-полученных кластеров. Далее я построил таблицы сопряженности и провел серию тестов xи-квадрат и точных тестов Фишера для выявления связи членства в стилевой группе с социально-демографическими характеристиками респондентов, к которым я отнес пол, образование родителей (наличие / отсутствие высшего образования у отца и матери), резидентный статус (проживание в одиночку, с родителями, с партнером), брачный статус (в браке / в отношениях / не в браке и не в отношениях), субъективную оценку благосостояния. Значимость этих факторов для конкретных стилевых групп анализировалась путем изучения стандартизированных остатков. Чтобы выявить детерминанты, влияющие на принадлежность к стилевой группе, использовался метод регрессионного анализа. Поскольку зависимая переменная была категориальной, с пятью градациями, была применена мультиноминальная регрессия⁶.

Результаты

Стили жизни

Факторный анализ позволил выделить 10 латентных переменных, в совокупности объясняющих 38,8 % дисперсии (см. приложение 1 «Модель факторных нагрузок»).

Первый фактор (спортивный) объединил пятнадцать переменных, которые характеризуют молодых людей с точки зрения частоты занятия различными видами спорта. Речь идет как о соревновательном спорте (зимний спорт, водный спорт, плавание, бег, футбол, спортивные танцы, гимнастика, авто- и мотоспорт), так и о постспортивных практиках (скейтинг, уличный воркаут, паркур, велосипедизм). Также в этот фактор была включена переменная «посещение саун и бань», что является типичной рекреационной практикой для спортсменов.

Второй фактор («тусовочный») отражает интенсивность потребления алкогольных напитков и табачных изделий, а также частоту посещения пабов и дискотек. Примечательно, что фактор совместил друг с другом практически все наиболее распространенные виды алкоголя — как молодежные, вроде пива и слабоалкольных коктейлей, так и те, которые характеризуют потребление более старших возрастных групп (водка, коньяк) [44; 45]. При этом молодые люди и девушки, которые курят сигареты, не пренебрегают кальянами и вейпами.

Третий фактор (культурно-образовательный) связан с посещением театров, библиотек, лекториев. концертов классической и популярной музыки, стендапов, креативных пространств, а также с занятиями йогой.

Четвертый фактор («домашний») объединяет различные досуговые практики, которые реализуются в пространстве дома / квартиры. Основная нагрузка здесь приходится на компьютерные игры, прослушивание музыки, просмотр сериалов и серфинг в интернете. Наряду с этим фактор включает переменные «настольные игры», «аниме», «чтение», «изучение иностранных языков» и «кодинг».

Пятый фактор составил некоторую проблему для интерпретации. Большинство практик, которые он объединяет, в массовой культуре маркировано как женские (шопинг, бьюти-практики, кулинария). Кроме того, фактор включает путешествия и увлечения фотографией. По нашему предположению, латентная переменная характеризует приверженность стилю жизни, который популяризируется через социальную сеть «Инстаграм»* и ее аналоги.

Шестой фактор включает стандартизированный набор наиболее распространенных практик досугового времяпрепровождения (посещение кафе, торговых центров и кинотеатров, походы на спортивные матчи), которые ассоциируются с образом жизни «нормальной» молодежи. Предпочтения в одежде (casual) также указывают на то, что мы имеем дело с неким выражением «нормальности».

Седьмой фактор («креативный») объединяет досуговые практики, связанные с творчеством, и «сделай-сам»-практиками (DIY, do it yourself) (хендмейд, дизайн, искусство, рисование, создание и ведение блогов). Все это производительный серьезный досуг [46], который требует значительных временных затрат и обладает большим потенциалом с точки зрения профессионализации.

Восьмой фактор я назвал «советским». Он выражает ориентацию на формы досугового времяпрепровождения, унаследованные от советской (доинтернетной) эпохи: военно-тактические игры, туризм, коллекционирование, садоводство и огородничество.

Девятый фактор (фитнес) очень похож на первый. Он связан с практиками поддержания себя в форме, включающими посещение фитнес-клубов, спортивных залов, с приверженностью фитнес-диете.

Десятый фактор включает всего три переменные, обозначающие следование экзотическим гастрономическим паттернам поведения: веганство, индийская кухня, халяль или кашрут. Я исключил этот фактор из дальнейшего анализа, поскольку он вносит крайне незначительный вклад в дисперсию (около 1,5 %) и характеризует очень узкий аспект стиля жизни.

Стилевые группы

Путем кластерного анализа (метод K-средних) мы соотнесли обозначенные стили с группами молодежи, которые являются их носителями. Получилось шесть кластеров (табл. 3).

Как и в исследовании Рощиной, самым многочисленным (25,8 %) оказался кластер, который показывает крайне низкие значения почти по всем факторам. Речь идет о молодежи, которая слабо включена в обозначенные досуговые и потребительские активности и не является носителем ­какого-либо стиля жизни⁷.

Второй кластер (16,2 %) — «тусовщики» — характеризуется частым посещением баров, клубов и дискотек (несколько раз в неделю и чаще), а также высокой интенсивностью потребления алкогольных напитков (несколько раз в месяц и чаще) и табачных изделий (несколько раз в неделю и чаще).

Третья стилевая группа демонстрирует максимальные значения сразу по двум факторам: культурно-образовательному и «инстаграмному». Возникший на их пересечении мозаичный и эклектичный стиль жизни является очень постмодернистским по своему характеру. Молодежь, включенная в эту группу, активна в потреблении продуктов как условно «высокой», так и массовой культуры, как в посещении репертуарных театров и концертов классической музыки, так и в шопинге, уходе за внешностью, путешествиях, кулинарии и фотографии. Я обозначил эту группу как хипстеров. Их доля составляет около 13 %.

Четвертый кластер характеризуется, с одной стороны, преемственностью по отношению к «родительской» досуговой культуре, а с другой — интересом к творческим и DIY-практикам⁸. Можно предположить, что здесь мы имеем дело с символической эмансипацией от «молодости» как периода некоей праздности и безответственности и желанием ассоциироваться со «зрелыми» формами досугового времяпрепровождения. Я назвал эту группу молодыми взрослыми. Это самая малочисленная группа, которая включает всего 10 % опрошенных.

Пятая стилевая группа (20,8 %) включает молодых людей, показавших максимальную приверженность «нормальному» стилю жизни, которую органично дополняет ориентация на спортивные и фитнес-практики, выступающие средством построения «нормальной», здоровой телесности. Молодые люди, входящие в эту группу, занимаются спортом и / или посещают объекты спортивной инфраструктуры по меньшей мере несколько раз в неделю. Обозначим их как «нормальную» молодежь. Примечательно, что в реляционном пространстве жизненных стилей группой-антагонистом для «нормальных» являются не «продвинутые» хипстеры, а «тусовщики» (минимальное значение по фактору «тусовочный стиль жизни»). Очевидно, основное различие здесь идет по принципу приверженности так называемому здоровому образу жизни или отвержению его.

Наконец, шестой кластер — «домоседы» — объединяет любителей домашнего досуга. Их доля составляет 14,7 %. При этом «домоседы» максимально дистанцируются от экстравертных форм досугового времяпрепровождения, связанных с культурно-образовательным и «инстаграмным» стилями жизни. Они демонстрируют низкую частоту посещения культурных и образовательных мероприятий, а также отсутствие интереса к путешествиям.

Социально-экономические и демографические характеристики

Таблицы сопряженности переменной членства в стилевых группах с переменными пола, материального положения, брачного статуса, проживания, образования обоих родителей и происхождения показывают различия выделенных групп по социально-экономическим и демографическим параметрам (см. приложение 2 «Социально-демографические характеристики стилевых групп»). Переменная пола релевантна для хипстеров и «домоседов». Среди хипстеров значимо преобладают женщины, что просто объяснить. Многие активности, собранные в «инстаграмном» кластере, маркированы в массовой культуре как специфически женские. Кроме того, женщины, как показывают другие исследования, наиболее активны в посещении культурных мероприятий, имеющих наибольшие нагрузки в культурно-образовательном факторе [47]. Среди приверженцев домашнего досуга, напротив, заметно доминирование мужчин. При более внимательном рассмотрении видно, что это преимущество обеспечивается за счет виртуальных активностей — компьютерных игр, серфинга в интернете и кодинга, а также чтения. Ожидаемым стало и то, что доля молодежи, оценившей свое материальное благополучие ниже всего, больше среди тех, кто не придерживается никакого стиля жизни. Среди «молодых взрослых» значимо меньше доля тех, кто продолжает жить с родителями, и это интересный результат, позволяющий предположить желание эмансипироваться от родительского контроля, и как следствие, стремление проводить как можно больше времени вне дома. Кроме того, наличие отношений / партнера / брака также отрицательно сказывается на вовлеченность в практики домашнего досуга.

В регрессионную модель были включены переменные пола, материального благосостояния, образования родителей, происхождения. Из двух сильно коррелирующих между собой переменных «С кем вы проживаете?» (один, одна / с родителями / с партнером) и «Ваше семейное положение?» (женат, замужем / неженат, не замужем, но есть партнер / неженат, не замужем и нет партнера) был выбран наиболее сильный предиктор — проживание. Доля женатых в выборке незначительна, а для выбора стиля жизни более важным является факт совместного проживания и ведения хозяйства, чем просто наличие партнера или партнерши. При этом и здесь проверяется совместное влияние предикторов проживания и пола на зависимую переменную. Исследования подтверждают, что в условиях совместного ведения домашнего хозяйства часто активизируются паттерны традиционного гендерного разделения труда. В качестве базовой группы была выбрана молодежь, которая не придерживается никакого стиля жизни; коэффициенты регрессионной модели при этом будут показывать влияние параметра на вероятность принадлежать к любой из обозначенных стилевых групп.

Результаты регрессионного анализа представлены в таблице 4. Как видно, самым сильным предиктором оказывается уровень материального благосостояния, однако его дифференцирующая функция проявляется с разной силой. У «тусовщиков», «молодых взрослых» и «нормальной молодежи» значимы все уровни по сравнению с базовым («Денег не хватает даже на продукты питания»). При этом для «молодых взрослых» значения стандартизированных коэффициентов приблизительно равны у молодежи с любым достатком, кроме базового, а в случае с «тусовщиками» и «нормальными» коэффициенты выше всего для молодых людей, которые могут покупать себе все, что захочется. Если говорить о хипстерах, то шансы попасть в эту стилевую группу выше для молодежи с максимальным уровнем благосостояния. Для «домоседов» фактор благосостояния оказался незначим. Переменная «образование родителей» не срезонировала ни с одной из стилевых групп. Можно предположить, что родительская семья, оставаясь важным источником материальной поддержки, уже не является приоритетной средой формирования культурных вкусов и потребительских компетенций.

Примечание: * — 5 %-ный уровень значимости, ** — 1 %-ный уровень значимости.

Если таблица сопряженности переменной членства в стилевых группах с переменной пола указала на значимую взаимосвязь с переменной «пол» по меньше мере двух стилевых групп — хипстеров и «домоседов», то в регрессионной модели можно наблюдать только интерактивный эффект взаимосвязи пола с проживанием: проживающие с партнерами женщины с большей вероятностью окажутся хипстерами, чем мужчины с таким же резидентным статусом. Проживание с партнером или без него стало единственным значимым фактором для «домоседов». У «одиночек» больше шансов попасть в эту стилевую группу.

Заключение и основные выводы

Таким образом, пространство жизненных стилей калининградской молодежи достаточно диверсифицировано, что соответствует культурной и потребительской динамике больших городов и мегаполисов. Были выделены девять основных жизненных стилей, объясняющих около 40 % досугового и потребительского разнообразия: спортивный, «тусовочный», культурно-образовательный, «домашний», «советский», «креативный», фитнес, «инстаграмный», «casual». Также были определены группы молодежи, которые являются носителями одного или нескольких стилей: «тусовщики» — «тусовочный», «молодые взрослые» — «советский» и «креативный», «нормальная молодежь» — «casual», спортивный, фитнес, хипстеры — культурно-образовательный и «инстаграмный». Значимыми для дифференциации жизненных стилей оказались факторы материального благосостояния и совместного проживания, в то время как фактор родительского образования в построенной модели оказался нерелевантным. Четверть молодежи не придерживается определенного стиля жизни и демонстрирует низкую активность и в потреблении, и в досуговом времяпрепровождении. Ядро этой группы — молодые люди и девушки, живущие за чертой бедности.

Также удалось выделить две важных оси, структурирующих реляционное пространство молодежных жизненных стилей. Во-первых, это приверженность здоровому образу жизни, которая служит линией водораздела между «нормальной молодежью» и «тусовщиками» — двумя стилями, которые слабо дифференцированы с точки зрения дохода. Во-вторых, это различие между теми формами досуга, которые реализуются в публичном пространстве, и «домашним» времяпрепровождением. На одном полюсе оказываются хипстеры и «тусовщики», на другом — «домоседы».

В случае с «домоседами» интересен эффект пересечения различных социальных и демографических категорий. С одной стороны, «домашний» досуг самый экономичный, не требующий значительных финансовых вложений и поэтому открытый для молодежи с любым достатком. Необходимый ресурс — наличие свободного времени как такового. Очевидно, что в ситуации совместного проживания (и ведения общего хозяйства) свободного времени у молодых людей становится меньше. В то же время, как показывают описательные статистики, этот стиль характеризует потребительское и досуговое поведение мужчин. Можно осторожно предположить, что это свидетельствует о гендерной диспропорции в распределении домашних обязанностей, что является нормой для российских домохозяйств [50].

Исследование выполнено при финансовой поддержке Российского научного фонда в рамках проекта Центра молодежных исследований НИУ ВШЭ Санкт-Петербург «Выбор жизненных стратегий талантливой молодежью и ее роль в повышении конкурентоспособности российских регионов как ответ на глобальные вызовы “утечки мозгов”» (грант № 21-18-00122).